Я любовался сумеречной водной стихией, и вдруг в отдалении вспыхнула полоса яркого света. Сначала я решил, что в рубке включили прожектор, но, приглядевшись внимательнее, понял, что ошибся.
Течение несло «Наутилус» в слои воды, искрящиеся мириадами крохотных огоньков, сливающихся в сияющий туман. То было свечение микроскопических организмов – жгутиковых, или ночесветок. Мимо нас проносились огненные струи, взметывались фонтаны искр, постепенно превращаясь в сплошной световой поток, напоминающий расплавленный металл. Мы видели живой свет!
Сияние ночесветок – двухмиллиметровых студенистых шариков с нитеобразными щупальцами, усиливалось трепетным мерцанием медуз, вспышками фолад и множества других фосфоресцирующих организмов. В течение многих часов «Наутилус» плыл среди бушующего холодного пламени, а между его языками резвились дельфины, гигантские меч-рыбы, спинороги, макрели и рыбы-хирурги.
Эта океанская феерия просто завораживала, и мы провели много часов, не отрываясь от хрустального окна салона…
Дни летели, и я потерял им счет. Наше пребывание на подводном корабле начинало нам казаться вполне естественным и даже приятным. Более того, мы постепенно стали забывать, что где-то на суше существует иная жизнь. Но одно происшествие вынудило нас вернуться к действительности.
Восемнадцатого января «Наутилус» находился на 105° восточной долготы и 15° южной широты. Надвигался шторм, дул крепкий норд-ост. Барометр, неуклонно падавший в последние дни, предвещал бурю.
Я поднялся на палубу в то время, когда помощник капитана осматривал горизонт. Я уже привык к тому, что он занимается своим делом в полном безмолвии, но на этот раз он неожиданно прошел к рулевой рубке, наклонился и произнес несколько отрывистых слов на все том же неизвестном мне языке. Через минуту на палубе появился капитан Немо с зрительной трубой в руке и стал всматриваться в какую-то точку на горизонте.
Затем, резко обернувшись, он обменялся со своим помощником, который выглядел очень взволнованным, несколькими словами.
Я, в свою очередь, стал всматриваться в туманную даль, но ничего не обнаружил. Что в этой необозримой пустыне могло встревожить капитана – ведь «Наутилус» шел в сотнях миль от ближайшего берега?
Впрочем, ситуация должна была вскоре проясниться, потому что по приказанию Немо машины заработали и «Наутилус» начал набирать скорость.
Помощник снова обратил внимание капитана на какую– то темную точку на горизонте. Немо остановился, навел на нее зрительную трубу и долго не отнимал ее от глаз.
Заинтригованный происходящим, я спустился в салон, прихватил там небольшую, но мощную зрительную трубку, которой обычно пользовался, и вернулся на палубу, собираясь осмотреть горизонт.
Но не успел я поднести ее к лицу, как трубку грубо вырвали из моих рук.
Я обернулся. Передо мною стоял капитан Немо – но я едва узнал его. Лицо его было искажено, глаза горели мрачным огнем, брови сошлись над переносьем. Напряженная поза, стиснутые кулаки, поднятые плечи – все выражало неукротимую ярость.
Чем я вызвал такой гнев? Уж не решил ли он, что я стал свидетелем чего-то такого, что не дозволено знать пленнику «Наутилуса»?
Но гнев Немо был обращен не на меня – он даже не взглянул в мою сторону. Взор его был по-прежнему прикован к горизонту.
Наконец капитан овладел собой и его лицо приняло обычное замкнутое выражение. Бросив помощнику несколько резких слов, Немо обратился ко мне.
– Мсье Аронакс, – повелительно произнес он, – пришла пора выполнить условие, которое я поставил перед вами в свое время и которое вы приняли. Вы и ваши спутники должны отправиться туда, куда вас отведут, и оставаться там под замком столько времени, сколько я сочту необходимым.
Я хотел было спросить, чем вызваны такие меры, но он словно прочитал мои мысли:
– Никаких вопросов, профессор!
Спорить было бесполезно. Я вошел в каюту, где обитали Нед Ленд и Консель, и сообщил им о требовании капитана. Канадец, как и следовало ожидать, возмутился, но четыре матроса уже ожидали у двери. Нас отвели туда, где мы провели первый день на «Наутилусе», и дверь за нами захлопнулась.
Я рассказал о том, что происходило на палубе, и мои спутники стали ломать голову над тем, что это означает. А у меня все еще стояло перед глазами дышащее гневом лицо капитана Немо. Из раздумья меня вывел возглас Неда Ленда:
– Ба! Да здесь для нас накрыт завтрак!
В самом деле, стол был уставлен блюдами. Приподняв серебряный колпак на одном из них, Нед Ленд заметил:
– Как бы то ни было, но благоразумие подсказывает: надо позавтракать, и поплотнее. Ведь неизвестно, что еще может случиться.
Завтрак прошел в молчании. Я ел мало, Консель тоже, один Нед Ленд не терял времени попусту.
Но едва мы покончили с трапезой, матовое полушарие на потолке погасло и мы оказались в полной темноте. Нед Ленд тотчас уснул, похоже, что и Консель начал дремать. Это было на него совсем не похоже. Что могло вызвать у него внезапную сонливость?
Однако и меня самого неодолимо клонило ко сну. Веки тяжелели и непроизвольно смыкались, перед глазами проносились смутные видения
Неужели в кушанья было подмешано снотворное? Значит, капитану Немо недостаточно было посадить своих пленников под замок, ему понадобилось еще и усыпить нас?
Я из последних сил пытался бороться со сном. Однако мое дыхание становилось все реже, холод, словно при параличе, сковывал руки и ноги, я не мог открыть глаза. Тяжелое забытье, полное кошмаров, постепенно овладевало мною.